|
|
|
 |
 |
|
| Музыкальных проектов |
3605 |
|
| Музыкантов |
10435 |
|
|
|
|
|
|
|
Статьи на Дальневосточной музыке
|
|
Алла Голубева Как музыкантом стать | 2007 |
Читали: 4804 | Отзывы: 0
Error: Incorrect password!
Недавно в Хабаровске гостил музыкант и композитор из Австрии, лауреат премий многих джазовых фестивалей Александр Фишер. Он родился в Хабаровске и жил в родительском доме по улице Запарина, 90 до 1975 года. Там же жила до замужества и я, ведь Александр — мой родной брат
До него в нашей семье не было профессиональных музыкантов. Родители были вузовскими преподавателями. Когда брату исполнилось шесть, а мне девять лет, в квартире появилось пианино, и нас обоих определили в музыкальную школу. Наша мама, Елена Михайловна, очень хотела, чтобы мы стали музыкантами и реализовали бы тем самым ее неосуществленную мечту.
А теперь я хочу обратиться к интервью, которое взяла у своего брата в его недавний приезд в Хабаровск.
— Шура, давай вспомним педагога по фамилии Муран. Мне кажется, что если бы этот человек не повстречался в твоей жизни, многое сложилось бы совсем иначе…
— Да, ты права. Не исключено, что без него я вообще не стал бы музыкантом. Меня в то время интересовали многие вещи: радиотехника, звукозапись, фотография…
Владимир Константинович Муран преподавал в школе № 57 английский и немецкий языки. А еще — организовал в школе духовой оркестр. Это был совершенно поразительный, увлеченный человек. Во всех учебных заведениях, где доводилось ему работать, он создавал духовые оркестры. Каждый раз начинал это дело с нуля и както добивался, чтобы школа закупала комплект музыкальных инструментов…
Узнав, что я учусь в музыкальной школе, Муран силой, почти за ухо, привел меня в организованный им ученический духовой оркестр. Сам он прилично играл на трубе и приобщал к музыке учеников. Именно Владимир Константинович впервые заинтересовал меня духовой музыкой. Благодаря этому человеку, которого мне повезло встретить, как говорят, в нужное время и в нужном месте, я стал профессиональным музыкантом.
— Теперь, Шура, мне бы хотелось, чтобы ты рассказал о джазовом коллективе, с основания которого принято исчислять историю джаза в нашем крае. Я имею в виду ансамбль Владимира Горовица.
— Я услышал о нем уже после армии. Когда вернулся после службы домой, первое приглашение на работу получил как раз от Вадима Горовица, который был известен в крае как своего рода джазовый инициатор. До меня в ансамбле трубы не было, это был квинтет с саксофоном и гитарой. Я с удовольствием принял предложение Вадима, ибо эстрадноджазовая музыка меня уже очень увлекала.
Коллектив съездил на джазовый фестиваль в Таллин, где стал дипломантом. У нас бывали и гастрольные поездки в пределах Дальнего Востока. В подобных выступлениях отдельные джазовые пьесы лишь слегка "разбавляли" эстрадный репертуар концерта. А весной 1968 года мы съездили в Москву на очередной всесоюзный фестиваль джаза — кажется, шестой — и там наш ансамбль стал лауреатом среди гостей (не москвичей). Это была очень сыгранная, сильная ритмсекция того времени, безусловно, одна из лучших в Советском Союзе.
— Давай, Шура, вспомним, как ты попал в Москву.
— Я давно решил поступить в одну из консерваторий СССР, и институт Гнесиных был у меня первым номером в планах. Обучение в то время было бесплатным, но число мест на отделение духовых инструментов — очень ограниченным. В год моего поступления приняли всего двух трубачей: меня — на заочное обучение и еще одного человека — на очное. После третьего курса освободилось место на оркестровом отделении, и мне предложили перевестись на очное обучение.
— А в нашем Театре юного зрителя ты оказался по вузовскому распределению?
— Не совсем так. Я действительно стал работать в Хабаровском ТЮЗе, но направление (обязательный атрибут того времени) получил в другие — причем сразу в две — организации: в Институт культуры и в симфонический оркестр, который еще не назывался Дальневосточным. Но его уже тогда возглавлял Виктор Зигфридович Тиц. Однако в оркестре, как оказалось, имелся полный комплект трубачей. Правда, за мной формально оставался приоритет ввиду моего высшего музыкального образования, а там из четырех трубачей с высшим было только двое…
— То есть, чтобы там остаться, требовалось когото "подсидеть"…
— Что я считал совершенно немыслимым по этическим соображениям. Все трубачи оркестра были опытными музыкантами, это была отличная, сыгранная группа. Ну, и потом… не оченьто и хотелось играть в симфоническом оркестре, хотя я обучался в институте именно классической музыке. Ведь в то время ни в одной консерватории СССР еще не было джазовых отделений, это пришло позже (и много позже я сам преподавал в Гнесинке джазовую трубу и ансамбль). Именно джаз уже многие годы был моим музыкальным приоритетом…
— А все же — как ты попал в ТЮЗ?
— В соответствии с вузовским направлением, два года — с 1973го по 1975й — я обязан был отработать на Дальнем Востоке. И тут неожиданно поступило предложение от Татьяны Пошиной — она работала тогда в управлении культуры: "Не хотели бы вы поработать музыкальным руководителем в детском театре?" Мне подумалось, что это будет творческая работа, оставляющая много свободного времени, в которое я смогу заниматься джазом. Дал согласие и… проработал там два положенных по распределению года.
— В то время главрежем там был Мирослав Кацель?
— Мирослав Матвеевич тогда только приехал из Москвы — почти одновременно со мной. Он действительно стал главным режиссером. Я очень благодарен судьбе, что познакомился с ним и с миром театра, который полюбил. Однако считал и считаю собственную роль в работе ТЮЗа весьма незначительной. У меня совершенно не было опыта, и я, не умея порой сказать "нет", давал согласие делать то, чего не должен был делать…
— Когда ты вернулся в Хабаровск после Гнесинки, ансамбль Вадима Горовица существовал еще?
— Ансамбль еще существовал, но доживал последние дни. Горовиц был еще в Хабаровске, но Кичигин и Цыгальницкий перебрались в Донецк, на гитаре играл человек абсолютно "не джазовый". И вообще, джазового там, по сути, ничего не осталось. Вся музыка заключалась в сопровождении танцев в парке ОДОСА. Когдато работа в ансамбле Вадима Горовица была для меня очень важным этапом становления. Но возвращаться в коллектив в его новом воплощении было уже неинтересно. А вскоре этот первый в истории Хабаровска джазовый ансамбль и вообще прекратил свое существование. Его организатор и бессменный лидер Вадим Горовиц покинул Хабаровск и уехал в Москву…
— А как сложилась твоя музыкальная жизнь дальше?
— Шел 75й год. Моя "семейная лодка разбилась о быт". Почти тогда же умер отец. Полным фиаско закончилась моя идея создать совместно со Славой Захаровым новый джазовый коллектив. Неожиданно Слава, который вначале вроде бы принял идею, "дал задний ход". Он решил не уходить из ресторана, где тогда работал, в какоето новое и незнакомое дело.
К этому времени срок моего обязательного пребывания в Хабаровске по институтскому распределению формально закончился. Я имел право уехать — тем более, что уже не видел здесь ничего интересного для продолжения своей деятельности: джаза в Хабаровске, по сути, не было.
И я решил посоветоваться со своими московскими коллегами, что делать дальше. Написал письмо Герману Лукьянову — известному композитору и музыканту, лидеру ансамбля "Каданс". Он тут же откликнулся и предложил место трубача в госоркестре Азербайджана под руководством Муслима Магомаева, где сам работал вторым дирижером. После некоторых колебаний я согласился и проработал там год.
А затем поступило приглашение на работу от Олега Леонидовича Лундстрема. От этого предложения отказаться я не мог: это был настоящий джазовый коллектив, активно действующий, со своей историей и своим джазовым предназначением. И, конечно же, никогда не жалел, что пришел туда: я многому в бигбэнде научился… Олег Леонидович прожил нелегкую насыщенную жизнь и оставил свой след в истории российской музыкальной культуры.
— Он даже в Книгу рекордов Гиннесса занесен как музыкант с самым большим стажем руководства оркестром. Сколько он им руководил? Шестьдесят лет? Или больше?
— Чтото вроде того. Лундстрем руководил оркестром даже дольше, чем Дюк Эллингтон, но, думаю, важно не это. Важно другое: своим столь долгим и успешным существованием оркестр легализовал в Советском Союзе джаз как жанр, хотя Лундстрему и приходилось постоянно идти на компромиссы. Оркестр почти никогда не назывался джазовым — то эстрадным, то както еще. От руководителя требовали, чтобы он непременно держал и чтецов, и танцоров, и певцов советских "эстрадных" направлений, а джаз долгое время был лишь легким добавлением к остальному. К этому жанру советские политики относились с сомнением, видя в нем нечто сугубо буржуазное, чуждое "самой передовой стране — строительнице социализма".
— Стишок даже был: "Сегодня ты играешь джаз, а завтра — Родину продашь".
— Между прочим, я еще школьником видел выступление ансамбля Олега Лундстрема у нас в Хабаровске, на стадионе имени Ленина. Огромный стадион был полон, а на город с маленьких самолетов сбрасывались маленькие афишки концерта! Разве мог я тогда мечтать, что буду работать в этом оркестре? В разное время его солистами были и Нани Брегвадзе, и Алла Пугачева, и Майя Кристалинская, и квартет "Сердца четырех", и многие другие. При мне у Лундстрема пели — в разное время — две Ирины: Понаровская и Отиева. Оттуда обе ушли в самостоятельное плавание уже хорошо известными певицами. Лундстрем фактически бескорыстно "раскручивал", как теперь говорят, молодых артистов…
Через шесть лет работы в оркестре Лундстрема меня пригласил в известный тогда ансамбль "Аллегро" его руководитель Николай Левиновский, и мне показалось, что это какойто новый шаг вперед. Коллектив из восьми человек занимал, начиная с 1983 года, первое место среди джазовых групп по итогам опроса джазовых обозревателей. В "Аллегро" я проработал три с половиной года, это была очень интересная, разноплановая работа. Я узнал много нового и, безусловно, многому научился. Ансамбль оказался востребованным — нас приглашали, и мы объездили не только весь Союз, но и побывали в Югославии, Германии, Франции, Венгрии, ШриЛанке, Индии…
— И новые лауреатские звания, кажется, прибавлялись?
— Ты знаешь, это были уже годы, когда звания и регалии советского времени стали терять для серьезных музыкантов свое "магическое" значение. Ведь почти нигде в мире артистам никаких званий не присваивают. Имя человека в связи с его большим фактическим вкладом в искусство, в музыку — вот что имеет значение, а не "наклейки". Святослав Рихтер, Майя Плисецкая, Галина Вишневская, десятки и сотни других прекрасных артистов любых жанров не нуждаются в званиях: их имен достаточно, чтобы осознать их уровень и "цену".
— Однако бывает, что звания присуждает не государство, а сами ценители джазовой музыки. Естественно, без какогото материального вознаграждения. Что, думаю, еще ценнее, потому что это и есть признание. Я помню, что и твой рейтинг в нашей стране несколько раз признавался наивысшим.
— За рейтингами в течение ряда лет следила джазовая общественность. В конце 80х годов существовала советская джазовая федерация. В нескольких городах тогдашнего Союза выпускались специальные джазовые журналы — например, в Ленинграде, в Риге. Несколько газет в Латвии регулярно публиковали новости из джазовой жизни. Там же печатались ежегодные опросы журналистов, джазовых публицистов и музыкальных критиков, определяющих лучшие коллективы, лучших композиторов, исполнителей и аранжировщиков. Результаты опросов систематизировались, и по итогам года определялись лучшие. Три года — с 89го по 91й — первое место среди джазовых трубачей СССР присуждали мне. А до этого я трижды занимал "второе место" — после Германа Лукьянова. Но вообщето к подобным вещам я отношусь несколько иронически: все в мире относительно...
— Но давай опять вернемся к твоей музыкальной биографии.
— Следующим этапом было сотрудничество с пианистом Даниилом Крамером — человеком привлекательным во всех отношениях и весьма одаренным. Хабаровск этого прекрасного пианиста знает: он приезжал сюда дважды. Первый раз — в составе нашего дуэта Фишер—Крамер, а во второй — в прошлом году, когда у него было сольное выступление.
Наш дуэт просуществовал около четырех лет и был, кажется, весьма популярен. Диск, который я издал на основе нашего концерта в Швеции, хорошо продается. Наши обязанности формально распределялись так: я назывался музыкальным руководителем, а Даниил — директором… У нас была довольно обширная гастрольная деятельность — и за рубежом, и в нашей стране.
— Последний мой вопрос — об австрийском периоде твоей жизни.
— В столице Австрии Вене я живу и работаю уже тринадцать лет. Не то чтобы сознательно решил стать эмигрантом, скорее — так получилось. Четыре года подряд меня приглашали вести летние международные курсы на юге Австрии. Я постепенно приобщился к джазовой жизни страны, стал ее участником. Не скажу, что все было просто...
По документам я гражданин двух государств — России и Австрии. Но мне больше нравится ощущать себя гражданином мира. Ведь, по большому счету, сходства между людьми разных национальностей и жителями разных государств много больше, чем различий.
Что же касается музыки, скажу так: работать музыканту в музыкальной Вене и вообще в Австрии сложно как раз потому, что это страна с очень высокой музыкальной культурой и вековыми традициями. На сравнительно небольшом географическом пространстве здесь сконцентрировано очень большое число исполнителей и композиторов, работающих в самых различных стилях и традициях. А следовательно, и на единицу внимания зрителей приходится больше музыки, чем они в состоянии "переварить". Работать музыканту, в том числе джазмену, здесь нелегко, хотя и очень интересно.
"Плоды" моей работы здесь — шесть компактдисков, среди которых есть и коллективные, и чисто авторские, с написанной мною музыкой. Моя жизнь — это жизнь джазового музыканта, и она продолжается…
Алла Голубева ©Журнал Дальний Восток
|
|
|
|
|
|
|
|
| Страница: (1 из 0) |
|
|
