АНКЕТА Байрама и Вольдемара, заполненная перед выездом в туристическую поездку в Итальянский край
1990
БАЙРАМ И ВОЛЬДЕМАР. Маленькая трагедия
1990
БОЛЬШЕВИАДА
1990
ВЕЛИКИЕ ПИСАТЕЛИ О БАЙРАМЕ
1990
ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ
1990
ДЕТСКИЕ СТИХИ
1990
Ефрейтор Байрам
1990
ЖИЗHЕОПИСАHИЕ ВОЛЬДЕМАРА
1990
Из армейской поэзии
1990
Исповедь Кондовиста
1990
МЫСЛИ И АФОРИЗМЫ
1990
СМЕРТЬ БАЙРАМА
1990
СТИХИ О ЛЮБВИ
1990
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
1990
ХАБАРОВСК-ПЕТУШКИ
1990
ЮВАЧЕВКИ
1990
Я СЧАСТЛИВ!
1990
Я СЧАСТЛИВ!
| Год:
1990 | Автор(ы):
Байрам и Вольдемар
| Последняя
редакция: 09.07.2003
Я люблю, когда менты толкают
В винной очереди, кроя всласть:
Это значит, что не забывает
Про меня моя родная власть.
Обожаю, когда матом глушит
Пьянь и норовит ударить в глаз:
Это значит, что неравнодушен
До моих очков рабочий класс.
Если ж бунт (народу бунт привычен),
Будем под огнем опять равны.
Значит, наш покой небезразличен
Армии, любимице страны.
Врут масоны, что не будет счастья
С этаким режимом вам и мне.
Счастлив я, что среди всех напастей
Не забыты мы в своей стране!
х х х
Скандальной славы не ищу,
Но прошлое свое не прячу.
По дням непрожитым грущу,
По дням непрошенным не плачу.
Я принимаю все, как есть,
С кержацким злым долготерпеньем.
Подметных писем волчью лесть
Я заклеймил стихотвореньем.
Я шел вперед походкой валкой
И с музой пил ямайский ром:
Она не девушка с фиалкой,
А атаманша с топором!
х х х
Быстр, как бес,
Красив, как на картинке,
Голосист, как ангелы в раю,
В воскресенье на колхозном рынке
Я с утра клубнику продаю.
Нет, я не торгашеской породы!
Что мне деньги?
Более всего
Мило мне общение с народом,
Дорого внимание его.
х х х
Я человек уникальный,
С широкой душой кристальной.
Имею талант вокальный
И абсолютный слух.
Специалист по таре,
Умею играть на гитаре,
И ежели я в ударе,
То стою один я двух.
А ежели разобраться,
С пятью могу потягаться,
На хинди могу ругаться
И польский знаю язык.
Умею лечить от проказы,
Чиню утюги, унитазы
И пьяным не был ни разу,
Хоть трезвым быть не привык.
Пишу хорошие книги,
Известные даже в Риге,
Имею заметные сдвиги
По части писанья картин.
Художники и поэты
Мои собирают портреты,
От женщин отбоя нету,
Но внутренне я один.
Почто, какие печали
Мне спать не дают ночами?
С отпетыми сволочами
Приходится водку пить!
Мне власти и славы не надо,
Не надо ни лада, ни склада —
Десятку прибавки к окладу
Никак не могу получить!
х х х
Что только Вольдемар мне не дарил!
Очки, пластинки, портсигар, портянки,
Штаны, портфели, шапки, барбамил,
Картошку в ужин, а в обед — солянку.
Еще не все. Дарил он мне часы,
Картины, книги, чековую книжку,
Однажды для меня принес трусы
И не однажды — жареные пышки.
Я, не стесняясь, все подряд беру,
Беру подарки вольно и невольно:
Уж коли мы собратья по перу,
Так ублажай, не делай другу больно!
х х х
"Я пришла к поэту в гости.
Ровно в полдень. Воскресенье".
Я пришел к Васяне в гости.
Ровно в полночь. В воскресенье.
После выпитой субботы,
С раскаленной головой.
Был беременен бутылкой
Мой карман у телогрейки.
Как хозяин умиленный
Ясно смотрит на меня!
Неуверенно ступаю
По скрипучим половицам,
Но уверенно головку
У спиртного отвернул.
Голове моей осталось
Поболеть совсем немного,
Только жаль, что у Васяни
В понедельник заболит.
х х х
"Я пришла к поэту в гости.
Ровно в полдень. Воскресенье".
А. Ахматова
"Я пришел к Васяне в гости.
Ровно в полночь. В воскресенье".
Б. Агдамов
Я пришел к Байраму в гости
Вовсе и не в воскресенье,
И какой там полдень, к черту! —
Ночью, около пяти.
Только психи пьют так поздно,
Ну, а я — король у психов,
А Байрам — мой близкий кореш,
Сам смекай, какой итог.
Поднял я его с постели,
Как челнок свой Гайавата,
И, пока он не проснулся,
Телогрейку расстегнул.
А под этой телогрейкой,
(Словно я матрос балтийский)
Патронташ кругом тянулся
Из зеленого стекла.
Я спросил его: "Уважишь?"
"Уважаю", — отвечает,
Но еще не просыпаясь,
Друг Байрам-автопилот.
Наливаю я по кружкам
(Кружки — каждая по литру)
И с Байрамом выпиваю
И беседу с ним веду.
Он разумно отвечает,
Папиросы продувая,
Только, чувствуется, гостя
С полусна не узнает.
Много раз я брал бутылку,
Погасить рассвет пытаясь.
Пучил глаз хозяин пьяный,
Силясь гостя разглядеть.
А как кончились бутылки,
На балкон он завалился...
А в обед звонит на службу:
"Долго не был ты в гостях!"
х х х
Я у вас подачек не прошу.
Милостыню я не собираю.
Я домой зарплату приношу
И при этом трезвым быть стараюсь.
Грузчиком работаю в порту,
А по совместительству матросом.
Перегар несется за версту,
Стоит только шевельнуть мне носом.
Я здоровый, нечего таить,
Крепкий дух уселся в крепком теле:
Нос могу на ухо своротить
И — поговорить о Рафаэле.
Дома ночевать я не люблю —
Лучше в парке или на причале.
А подачек просто не терплю,
Как я говорил уже в начале.
х х х
В "Советский спорт" завернута колбаска,
Бутылка в сумке о стакан звенит...
На берегу Амура без опаски
Намерен выпить я и закусить.
Когда сержант появится, бесстрашно
Я выдержу его свирепый взгляд.
Хоть не искусен в схватке рукопашной,
Но снедь свою не уберу назад.
Не улыбнусь ему улыбкой жалкой,
Не побоюсь, что мне намнут бока:
Я бросил пить, в бутылке — минералка,
И колбаса разрешена пока.
х х х
Все тяжелей сносить мне бедность.
Зачем я не арабский шейх?
Я б не в "рыгаловке" обедал
И не хлебал там лаптем щей,
Я со своей бы Машкой больше
В кинах индийских не дремал.
Я был бы лучше, был бы тоньше,
Когда бы толще был карман.
Я б до утра кутил с друзьями,
Соседей гневных гнал взашей
И ездил бы от "Яра" к "Яме",
Когда б я был арабский шейх.
А я потомственный рабочий,
Я впереди планеты всей,
Я гегемон, а между прочим,
В душе-то все равно я шейх.
Но вот хожу с подбитым глазом
И с кем попало пью "Агдам",
И той Арабии-заразы
Мне не увидеть никогда!
х х х
Не понимаю, отчего меня
Так долго не считают идиотом?
Ведь я давно глупей лесного пня,
Ни на какую не гожусь работу...
Безумие свое я признаю
И, главное, не очень-то скрываю.
Все любят чай — я водовки налью,
Хоть от нее дерусь и засыпаю.
Зато, проснувшись, как приятно мне
Всем организмом чувствовать дебильность!
И вот тогда я точно на коне,
Своею дурью бесконечно сильный.
х х х
Всем-то вышел киргиз Еремеев:
Телом крепок, умом молодец.
Только в карты играть не умеет
(Или просто не хочет, подлец?).
Как возьмет он гармошку иль бубен, —
Даже мертвому не устоять.
Но в трефях, иль в червях, или в бубнах
Красоты он не хочет понять.
Знает, дока, анапест и дактиль,
Как поэт, с дамой сразу на "ты".
Милы сердцу киргизскому дамы,
Но не милы тузы и вальты.
Знает толк он и в джазе заморском,
Может плиткою ванну покрыть,
Но ремиз от мизера не может,
Как ни бились мы с ним, отличить.
Убеждали его многократно:
"Все поэты охочи до карт.
Что ж, сыграем?" Но он на попятный,
И ни в "пьяницу", ни в "дурака".
В общем, я заставлять-то не смею.
Ладно — мир, ну, а если война?
Как в разведку пойдем, Еремеев,
Если в картах не прешь ни хрена?
х х х
О плохом я подумать не смею,
Но неясно, с чего это вдруг
Вольдемар, растекаясь в елее,
Притворился, что я его друг.
Для начала "Агдам" ароматный
Налил мне, закусон предложил,
Тапки дал, улыбнулся приятно,
Матом всех остальных обложил.
После выпивки гору посуды
За меня он на кухню унес...
О плохом я и думать не буду,
Но к чему это, вот в чем вопрос!
Не иначе, ко мне он набиться
В закадычные хочет друзья,
А, набившись, затеет проситься,
Чтоб домой пригласил его я.
И, коварно пробравшись в квартиру,
Первым делом стихи украдет.
Я спокоен за Пушкина лиру,
Но боюсь, что мои унесет.
Ничего для него нет святого,
Только деньги и слава в цене.
И редактору из "Молодого"
Он стихи отнесет, а жене
Плешь проест про свое дарованье,
А как выпьет, — ударится в плач,
С кулаками набросится в ванной,
Что она Бенкендорф и палач.
Да и дальше сценарий известный:
Изверг будет посуду крушить.
Бабка снизу из горжилхабтреста
В отделение станет звонить...
Наконец-то мне стало понятно,
Для чего он "Агдам" подливал,
Ублажал, улыбался приятно,
А за пазухой — камень держал!
И теперь, раскусив негодяя,
Я "Агдам" в одиночку хлещу.
Пусть, как хочет, теперь ублажает —
Я в квартиру его не впущу!
х х х
Синусоидой, не прямо
(Плачьте, дочь, жена и мать!)
К пресловутому Байраму
Я опять иду кирять.
Как давно мы не видались!
Целый день, а может — два.
Пресловутые сандалии —
Хрусть да хрусть, как голова.
Скоро, скоро будет булькать
Вожделенная струя,
Пресловутую бутылку
Будем пить Байрам и я.
Те, кто пьет, не имут срама.
Одного лишь не хочу:
Чтобы мы сдались с Байрамом
Пресловутому врачу.
СТРАШНАЯ МЕСТЬ
"Так отомстил добродетельный Том"
В кругу знакомых баб, причем довольно близких,
Обмолвился Байрам, что, дескать, я — свинья,
Что не умею пить, не знаю по-английски...
Жестоко отомстить решил Байраму я.
Я плюну на Указ, сготовлю браги пьяной,
К себе на холодец Байрама залучу,
И сонный порошок подсыплю, и к дивану,
Уснувшего, его веревкой прикручу.
Кода проснется он, вот будет мне услада!
Он станет пить просить — я пива притащу.
Не две бутылки, нет! Тут целый ящик надо!
И корюшки кило неспешно налущу.
И, пододвинув стол к поганой к самой харе,
Я кружку перед ним наполню не одну
И буду смачно пить и чмокать, а товарищ
Мой бывший изойдет на хрипы и слюну.
х х х
Когда я стану старым и пузатым,
байрама я на дачу приглашу.
Не будем любоваться с ним закатом —
Его к столу с порога попрошу.
Смирновской водкой с крабовым салатом
Мы разомнемся с ним по шум листвы,
Затем обед, где самым небогатым
Жаркое будет нам из вепря Ы.
Суп черепаховый, сам собою,
Икра пяти сортов, бургундский сыр...
Из ножек антилопы заливное
Достойно завершит наш скромный пир.
Обеду долг отдавши в полной мере,
Приступим к кофе мы и коньякам...
Пока ж едим мы ливер в грязном сквере
Под тот же, с бою достанный "Агдам".
БАЛЛАДА О НЕСЧАСТНОМ БАЙРАМЕ
И СУМАСШЕДШЕМ ВОЛЬДЕМАРЕ
Помереть хотел в соломе,
В благолепьи отойти,
А пришлось в казенном доме
И с отверткою в груди.
Я попал туда случайно:
Хлеба в булочной украл,
И меня за то начальник
На два года укатал.
На два года без соломы,
Негритянок и вина...
И дорогой незнакомой
В край, где снега до хрена.
Думал я: перекантуюсь,
Та же армия почти,
Так же надо, не бунтуя,
Хорошо себя вести.
Но уж так не повезло мне:
Обжил лишь пространство нар,
Чую: кто-то в спину злобно
Дышит. Глянул — Вольдемар!
Как в душе запели зори!
Как я кинулся к нему!
Лучше с другом быть на зоне,
Чем на воле одному.
Вольдемар не отвечает
И таращится, как псих.
В лоб слегка его пихаю:
Мол, чего, Вальдано, стих?
Он вдруг скрылся за парашу
И оттуда зашипел:
"Ты зачем убил Байрашу?
И куда ты тело дел?"
И шипит — ну, прям, чинарик,
Как в дерьмо его суешь.
Ну, а я вдруг начинаю
Понимать. Едрена вошь!..
Урки после рассказали:
Он на браге залетел.
Протокол на штраф писали, —
Он молчал и лишь потел,
Н как только участковый
В унитаз стал брагу лить,
Молоток он хвать пудовый
И давай по темю бить.
Тут статья совсем другая...
А ведь в этот вечер я,
Хлеб-то крал, к нему сбираясь,
Мы же близкие друзья.
Как же мог я без фуража
Вольдемара навестить,
Если знал, что в эту бражку
Всю получку он спустил?
Не пришлось нам в этот вечер
С Окуджавой посидеть...
Но зато какая встреча!
Снова вместе, хоть в беде.
Ну, а то, что он свихнулся,
Так давно все шло к тому.
Хорошо, хоть не загнулся,
Упиваясь на дому.
Подожду, как отшипится,
Потолкую по душам,
Объясню, что ошибиться
Я порой могу и сам.
Я тот самый Еремеев,
Не убитый, а живой,
И не надо горным змеем
Шип устраивать такой.
Тут отбой, пора на нары,
Я заваливаюсь спать,
Ибо нету Вольдемара,
И не знамо, где искать.
Пробужденье было страшно:
Ночь. Я связан. Надо мной,
Улыбаясь как-то странно,
Вольдемар навис горой.
"Говори, где Еремеев,
Говори, не то убью!" —
"Это я же!" — "Ври складнее!
Ты разведчик, мать твою!
Ты убил его и спрятал
(И отвертку достает).
Жаль, не верят мне ребята,
Больно косный здесь народ.
Где закопан друг, не знаю,
Но и ворог не жилец".
И отвертку поднимает...
Я зажмурился.
Конец!
. . . . . . . .
У тюремного оврага
Холмик с текстом вот таким:
"Вреден самогон и брага —
Пейте пиво, мужики!"
х х х
Справа от меня Наполеон,
Слева Горбачев (убрать ножи!),
Я же по ошибке помещен,
Но врачам попробуй докажи!
За моей спиною дверь с глазком,
Перед носом форточка с решеткой.
Что с того, что бережет закон,
А сестра тайком проносит водку?
Что с того, что я совсем здоров,
Только от хандры какой-то маюсь?
Разве убедишь их, докторов,
Что весной душа всегда больная!
И на их же птичьем языке
Как сказать, что полное здоровье
Среди вечных взлетов и пике —
Дело не людское, а коровье?
Только тем, в ком не болит душа,
От тоски полуживая, —
Только тем больница хороша.
Пусть здоровым доктор помогает!
х х х
Никогда не назовут нас денди"
За манеры за пиджаки.
Но в костюм хороший лишь оденьте —
Глаз не оторвете, мудаки!
Обвинить не сможете, паскуды,
В прежней деревенской темноте:
За столом не разобьем посуды,
Не пошлем по матери гостей;
Доходя порою до изыска,
По-французски будем говорить,
Не шутить топорно про сосиски,
Дамам зажигалки подносить;
Мы не плюнем в злые ваши рожи,
Шар залив, не схватимся за нож...
Только нужен нам костюм хороший,
А в России где ж его возьмешь?!
